Роман Балаян. Интервью. Цитаты

...я никогда не снимал то, что мне предлагали, а всегда дожидался своего часа.

...супермены мне не интересны, в мировом масштабе их всего два процента. Я снимал не то чтобы о слабых, но о сомневающихся, кого гложет мысль о том, кто они, что они, ради кого, ради чего. Это были люди без поступков, герой «Полетов» ничего не совершил, в «Талисмане» надо было выстрелить, а человек падает в обморок...

Круг людей в «Талисмане» — моя вода, лужайка, детская площадка. Это было такое нелегальное масонство духа, а не встреча для предполагаемой жизнедеятельности. Мы были людьми одних мыслей, одной озабоченности, жившими в зоопарке, не в разных, а в одной клетке. На самом деле, скажу вам, я человек публичный и компанейский. Но есть компании, где во мне разочаровываются: что это, слышу, про Балаяна говорят, что он веселый, а он и не улыбнется даже. А мне там просто неинтересно, не те разговоры. А в своей компании меня не остановить.

— Сегодня вы снимаете достаточно редко.
— Я даже в прошедшие времена никогда не испытывал пиетета перед тем, что снимал. Я и раньше не очень любил кинематограф — все эти съемки, весь этот процесс. Я и раньше не умел отказываться от тех людей, с кем работа не получалась, а в последнее время — совсем уж: вместо того, чтобы выгнать кого-то, продолжаю сотрудничать. К сожалению, в работе я мягкий, а это нехорошо, надо быть жестким, как Леша Герман, не по шерстке гладить, а добиваться своего. Вот это ушло у меня. А еще я не собираюсь слезать с «моего» со временем, уходить от его ритма ради лихой, более динамичной мизансцены. К тому же классика — это то, что навсегда.
(источник)

*
Мои «высокие отношения» с кино закончились в 79-м году. После «Бирюка» я пять с половиной лет сидел в простое. Предлагали снимать лабуду производственную. И я сказал себе: ладно, не переживай, ну снимаешь, не снимаешь... Все, что я «копил» внутри эти пять лет, всю желчь и разочарование я вложил в «Полеты…»

...классику читаем, когда неважно себя чувствуем, душевно, физически.

Придумал кино по дневнику Шевченко. 17 новелл. Он сидит в Петропавловской крепости и узнает из письма друга, что император его помиловал. Но официальное письмо приходит аж через три месяца. Но он служит, как служил, солдатом. Ему неудобно показать, что практически он свободен. Шел 79-й год...

Для студии «Довженко» это был бы прорыв, возвращение к истокам.
Замысел увлек всех. Мой соавтор пошел в ЦК к секретарю по идеологии. Тот сказал: «Очень интересно! Но почему это должен делать армянин?». Я обиделся страшно. Мне можно про украинских шахтеров, завод, а про самое святое — нет? Потом приставали, но я уже отрезал.
(источник)

*
...я считаю Кустурицу одним из самых замечательных режиссеров. Он может снимать на любой камере, неважно, о чем. Важно история, которую он рассказывает, и как он это делает, не в смысле техническом, а режиссерском. Вот эта простота изложения, которой обладает Кустурица, не во всех фильмах, конечно, мне очень интересна.
(источник)

*
Я не стал тем режиссером, которым мечтал быть. В двадцать три я думал о том, что Эйзенштейн снял «Потемкина» в двадцать шесть, и у меня еще три года в запасе. Потом мне исполнилось двадцать шесть, ничего не случилось, и я начал искать гениев постарше. Теперь я стал надеяться на Льва Толстого.
(источник)

*
Я снимаю, только когда хочется. Я вообще очень рано потерял интерес к кинематографу, где-то в году 1979-м, еще перед «Полетами», я тогда лет 5 тоже не снимал. Не то что мне разонравилась профессия — не нравится ее производственная зависимость. Могу замечательно придумывать, рассказывать, хорошо монтирую снятый материал. Но этот съемочный процесс…
(источник)

*
...на съемочной площадке я теряю семьдесят процентов того, что задумал: влияние погоды, зависимость от техники, от людей, не находящихся со мной на одной волне… В профессии кинорежиссера есть масса вещей, которые мне чужды. Я не смотрю свои фильмы, потому что я вижу только то, что должен был сделать, но почему-то не сумел.

...со временем я обнаружил в себе неординарные способности. Так, за две минуты я могу снять зубную боль, за три – шейный остеохондроз. Могу даже усыпить. Правда, все это я делаю, когда выпью, поскольку на трезвую голову мне стыдно этим заниматься.

Я не стесняюсь сказать, что уже лет пятнадцать назад прекратил активное чтение художественной литературы. Конечно, бросился к мемуарной: ищу совпадения собственных мыслей с мыслями великих людей. (Смеется.)

В молодости я был очень тщеславен и честолюбив. Но в 1979 году я вдруг понял, что не стану таким, каким хотел стать. Мне стало жутко тоскливо, и я потерял интерес к кинематографу. Конечно, я продолжаю снимать фильмы, которые даже кому-то нравятся. Но я оставил юношеские мечты о покорении вершин.
(источник)