В отрывках из дневников Дирка Богарда (Dirk Bogarde) (Искусство кино, №3, 1991) прочитала о том, как снимался и пробивался на экраны фильм.
Лилиана Кавани (Liliana Cavani) снимала документальный фильм в Дахау. Однажды она заметила красивую, элегантно одетую женщину, бродившую по развалинам под проливным дождем. В руках у нее был букет красных роз. Женщина что-то искала. Наконец – нашла: стала около торчащего из земли куска кирпичного фундамента и положила цветы... Кавани не удержалась – догнала женщину... Её заключили в Дахау за социалистические убеждения. Она приходит сюда каждый год, в день смерти своего возлюбленного – эсесовца. Его убили американцы, освобождавшие концлагерь. Кусок фундамента – всё, что осталось от барака, в котором её когда-то держали.
«Ночной портье» - потрясающий фильм. Лилиана Кавани – невероятно смелый режиссер (и женщина! – забавно: ни в русском, ни в английском нет женского рода, пишут: female director), решившийся на исследование такой темы – человеческое поведение, закоулки психики в экстремальных условиях.
Сама Лилиана Кавани о замысле фильма рассказывает так (по материалам статьи в «Искусство кино», №6, 1991):Она снимала фильм о женщинах – участницах Сопротивления. Брала интервью у двух женщин, прошедших лагеря. Одна провела три года в Дахау; ей было 18, когда она туда попала; была партизанкой, не еврейкой. После окончания войны она каждый год ездит в отпуск в Дахау. Это привело Лилиану в замешательство. Но женщина не смогла ответить четко, что именно влекло её туда (на этот вопрос мог бы ответить разве что Достоевский). Но эти ежегодные визиты давали ответ: жертва, как и палач, возвращается на место преступления.
Со второй женщиной, прошедшей Освенцим, режиссер встретилась на окраине Милана, в её убогом жилище. Это удивило Лилиану – ведь семья женщины была зажиточной. Та объяснила: после войны, как ни пыталась, не смогла возобновить связи с семьей и людьми, и стала жить одна. Почему? Потому, что её шокировала послевоенная жизнь – то, с какой поспешностью было забыто всё трагическое и печальное. Она вернулась из ада и считала, что люди, увидев, на что они способны, захотят многое радикально изменить. А получалось наоборот: именно она чувствовала себя виноватой перед другими, что стала живым свидетелем ада, укором, жгучим напоминанием о чем-то, что все хотя забыть как можно быстрее.
А еще та женщина добавила, что никогда не простит нацистам то, что они заставили человека осознать, на что он способен. Примеров она не привела, только сказала, что не надо думать, что жертва всегда невинна, потому что жертва – тоже человек. [* - сразу вспоминается кадр с подарочной коробкой, та «история Саломеи»...]
«В одном из интервью, которое я давала в Париже, на вопрос о смысле фильма я ответила: «Все мы – жертвы или палачи, и выбираем эти роли по собственному желанию. Только маркиз да Сад и Достоевский хорошо это поняли».
Лилиана Кавани
Charlotte Rampling - about Dirk Bogarde and The Night Porter:
He never gave up. If ever for a moment I got tired, or looked depressed he would just literally pick me up by the scruff of my neck, sit me down and say, "You never ever admit that you feel tired because you have to be ready for one minute at any time in the fourteen or fifteen hours we're working, because that minute will be the one that is eternally on the screen. You prepare for that constantly'.
We started filming the concentration camp sequences in a disinfected TB hospital outside Rome. I'd decided not to think about this story until I started. It was such a violent start I was just propelled into it. I can't describe it.
He never gave up. If ever for a moment I got tired, or looked depressed he would just literally pick me up by the scruff of my neck, sit me down and say, "You never ever admit that you feel tired because you have to be ready for one minute at any time in the fourteen or fifteen hours we're working, because that minute will be the one that is eternally on the screen. You prepare for that constantly'.
We started filming the concentration camp sequences in a disinfected TB hospital outside Rome. I'd decided not to think about this story until I started. It was such a violent start I was just propelled into it. I can't describe it.
